Я тогда кричал ей, как меня все это достало, как я устал, как хочу вернуться. А она смотрела на меня, поверх очков-половинок, держа в руках альбом, и молчала. Она вообще часто молчала, если подумать. Я постоянно говорил, рассказывал, шутил, а она только улыбалась глазами и звала ночами смотреть на звезды, она рассказала мне историю о девушке, которая умерла из-за любви, и боги превратили ее в реку.
Если тогда я был так несчастен, то почему иногда утром, когда на улице три градуса и туман, я вспоминаю какой на ощупь линолеум у нее на балконе, как пахли те наши ночи и как я шел босиком по камням за ней. Неужели я был так несчастен, когда она сказала, что ее зовут Лина и ей девятнадцать и 'можно тебя нарисовать? У тебя красивый профиль'?
Так же молча она исчезла из моей жизни, будто ее и не было, как-то раз я поднялся на пролет выше, а милая бабушка сказала, что 'Линочка уехала'.
Лина не уехала.
Она превратилась в реку.
Если тогда я был так несчастен, то почему иногда утром, когда на улице три градуса и туман, я вспоминаю какой на ощупь линолеум у нее на балконе, как пахли те наши ночи и как я шел босиком по камням за ней. Неужели я был так несчастен, когда она сказала, что ее зовут Лина и ей девятнадцать и 'можно тебя нарисовать? У тебя красивый профиль'?
Так же молча она исчезла из моей жизни, будто ее и не было, как-то раз я поднялся на пролет выше, а милая бабушка сказала, что 'Линочка уехала'.
Лина не уехала.
Она превратилась в реку.
9
