Я обожаю все истории, связанные с оборотнями. Я всегда любила читать их, слушать, придумывать. Для меня очень важна атмосфера и чувства, что эта атмосфера вызывает. Она должна быть густой, вязкой и зеленой, как болотная тина. Притягательной и липкой; мрачной, как деревенская ночь, и глубокой, как темно-синий бархат. В детстве мы притворялись, что охотимся на оборотня. У нас была такая игра. Без правил и без конца. Сначала было весело: в сумерках, когда предметы меняют форму и размер, мы выходили во двор и начинали игру. Собственно, заключалась она в том, чтобы красться по стенам, словно лисы, и делать вид… чего-то. Мы были игроками, а двор был нашей Глубиной. А потом солнце садилось ещё ниже, вскрывалось о горизонт и гасло. Надвигалась темнота. И заходить за дом, смотреть туда, где стена заканчивается, переходя в угол, и скрывается за поворотом становилось нестерпимо страшно; пробирало дрожью, пробирало холодом; и ужас поднимался к затылку. И уже казалось, что вот там, за поворотом, поджидает оборотень. Стоит на сильных длинных лапах и чует запах твоего зеленого страха. Мы - летние дети, и наступившая зима разбросала нас по всему свету; зачем мы играли в такие игры; из-за них мне снятся кошмары про этот двор, про эту заднюю стену дома и про это гаснущее солнце.
А теперь за частными домами, говорят, строят уродливые многоэтажки, и люди из своих высоких окон своими птичьими холодными глазами будут смотреть на мой двор и видеть, что не водится в нем никакой оборотень.

Но он был там когда-то.

Противопоставление лишь усиливает характеристику

Переживать о будущем самое глупое занятие. Но я всегда совершала глупые поступки.

Мне приснилось, будто я в Лос-Анджелесе гуляю по пустым улицам и говорю с кем-то по-немецки.

Время отмерило мне сначала двенадцать лет, а потом ещё пять; и хватит на этом.

Асфальт лопнул от жары, словно перепеченная корка хлеба. Он вздулся, приподнялся и стал похож на шершавый холм, ощущаемый под рукой как шагреневая кожа. Я прижималась щекой к земле, чувствуя, что Земля - это огромное яйцо, из которого вылупляется дракон. Где-то сзади пустила корни в почву церковь, а её купола доставали до небес; я всегда хотела снять крест со своей шеи, он душил меня по ночам. Поднявшись на ноги, я увидела, что поймана в капкан. Его зубья - новостроенные многоэтажки, окружившие зеленую мякоть нетронутого прошлого. И я в самом центре.

Мне приснилось, что в водопроводных трубах живут рыбы. Я открыла кран, и они вместе с водой заскользили в раковину.
Неожиданно я почувствовала их вкус во рту и меня затошнило.

На пианино в вазе стояли павлиньи перья; они смотрели на меня с другого конца комнаты. Когда я заглядываю в прошлое, их головы тоскливо обращают на меня взгляд.

В гостиной под полом жила мышь. Днём её не было слышно; и гостиная - сырое и сумрачное место - застывала очертаниями сервизов, стеллажей, стульев, пианино. Ночью все менялось: из темноты рождались неясные шорохи, под досками начиналось копошение. Я лежала и боялась посмотреть в окна, которые выходили на задний двор, всегда вызывавший во мне смутное беспокойство.

Наверно, тоскливее всего было в жить в 2000, когда ‘как раньше’ навсегда утеряно, а будущее внушает страх, и ты не знаешь чего ждать.
И вроде вот оно - будущее, бери и лепи, но двадцатый век ещё дышит вчерашним днём тебе в загривок.

Неожиданно пришло сознание, и я наконец смогла сформулировать свою мысль. Почему мне нравится игра престолов: помимо всей грязи, что мы видим, там так чётко просматриваются честь, преданность, храбрость, любовь.

Ты выглядишь все ещё красиво, спускаясь на эскалаторе в метро.