Вот тебе и исполнилось 30 лет. Но для меня тебе всегда 19.

Тебе сегодня 29

Из-за стресса начались проблемы и я купила фенибут. вроде бы стало легче. сплю так словно бы меня пристрелили.
оказалось, что сын друзей моей мамы тоже поступает на кардио.
с каждым днем волнение нарастает. если эмоции представить на математическом графике, то это будет прямая, стремящаяся вверх.
я о многом стала жалеть. но мне было 16, я совершала глупости. можно я не буду любить тебя? потому что ты уже не тот человек, что шесть лет назад. ты не та. не та. не та.
\
недавно написала своей принцессе. ведь ей уже двадцать восемь.
моя милая. моя драгоценная. моя любимая.
кажется, я всегда буду возвращаться к тебе. мой маяк в темноте с далекого острова.
зеленый отблеск на противоположной стороне воды. я бы вымолила тебя у бога. можно я встану на колени и расшибу лоб? господи, столько лет прошло. почему мои чувства пылают как сердце данко?
\
"— Старые боги, — подумал он. — Они знают меня. Знают моё имя. Я был Теоном из дома Грейджой. Я был воспитанником Эддарда Старка, братом и другом его детей."

Этой весной тебе двадцать восемь. Это все, что будет иметь значение в апреле.

Ты опять кого-то любишь. И опять не меня.

Низ - чья-то переоцененная выдумка;
Я все придумала - перевёрнутый мир. Овцы пасутся поодаль. Все сравнения банальны. Бла бла бла. Мой рот - поток скверны, в которой утонет Пи Патель.
У птиц не закладывает уши.
Ваши (не)зашторенные окна выглядят смешно - как посев на чаше петри. Моя милая, ты сидишь на самом краю карниза, смотри, не свались. Одна нога свисает наружу, другая - внутрь. А твоя юбка такая короткая: я не могу не смотреть.
Я никогда не слышала чужих мыслей, но, боже, зато сейчас я могу видеть правду. Правда в том, что абсолютной правды нет.

Ты словно принц из сказки 'все наоборот'. Имею в виду - полный антипод. Сворачиваемся. Тебе не подходит роль. Ты скорее шут гороховый, а я твой кастрированный ручной зверёк.

Все написанное выше не должно было быть таким циничным и задумывалось ради одной строчки. Вот она:
Мысли о тебе возвращают меня домой.

вау ты правда можешь спасти меня даже из 2010.
между нами семь лет. а ты все еще спасаешь меня, как будто я снова в девятом классе.
это так странно. тебе было 18, а теперь 26, и несмотря ни на что ты - самый талантливый из всех, кого я знаю.

возвращались ли вы к кому-нибудь год за годом? правду говорят, что самая лучшая любовь - несостоявшаяся

прошел еще один год. время жестоко и неумолимо. тебе почти двадцать пять. а это уже половина от пятидесяти (и я тоже не понимаю в чем прикол говорить эту фразу про половину)
мне если честно не верится что шесть лет прошло. шесть лет это много или мало?
на протяжении многих лет мне казалось что ты единственный человек способный меня понять
я росла менялась ломалась плакала навзрыд в подушку писала тебе письма-сообщения которые так и не достигли адресата
письма в темноту ночи, улетающие через форточку с комнатным теплом и зажигающиеся как маяки в небе
я строила свой мир по твоим словам, возводила небоскребы, отчаянно подражала тебе
я помню как ты женился в первый раз
и помню твою вторую свадьбу
помню как впервые написала тебе
и как ты развернуто отвечал мне
а потом однажды спросил "а ты"
"а ты" и я простила весь этот серый прогнивший мир
"а ты" и можно было бы расплакаться потому что человек которого я любила с четырнадцати
человек которому я даже комментарий написать боялась
человек ставший для меня всем
отнесся ко мне как к равной, заинтересовался во мне
а потом у меня вошло в традицию из года в год писать тебе поздравление, обмакивая ручку в чернильную кровь своего сердца
и писать забыв про существование знаков препинания.
мне долгое время казалось что все люди, если они не ты, какие-то не такие, неправильные. со временем я избавилась от этого нелепого детского заблуждения и смогла наконец увидеть человеческую красоту
но про тебя забыть так и не смогла
мне хотелось
мне так сильно хотелось чтобы ты любил меня хотя я этого и не заслуживала никогда
хотя я такая отвратительно нескладная и неидеальная с кучей комплексов и кахексично выпирающими ребрами, отражающими степень моей нездоровой помешанности на худобе
моя вечная неудовлетворенность собой
ненависть к себе в конце концов когда не позволяешь себе есть
когда башка кружится когда поднимаешься по лестнице
и ноги подкашиваются от слабости
но ты все равно не ешь
потому что
кто.тебя.полюбит.
ты.даже.себе.не.нужна.
я думала что ты сможешь доказать мне мою красоту сможешь убедить меня что я могу быть красивой несмотря ни на что
что красота она там - между ребрами и между костями черепа, спрятана между извилинами головного мозга и в полостях сердца.
я хотела быть рожденной из-под твоей руки писателя
жить на бумаге
быть словом, быть буквой
неужели я многого хотела
я никогда не ревновала тебя
никогда не ненавидела
ревновать тебя - грязно и недостойно
ненавидеть - просто мерзко и грешно ведь ты тот самый мой якорь который не позволяет мне в шторм потеряться среди бури и утонуть
все мои великие честолюбивые планы кораблем разбились о банальное человеческое желание слушать как во сне дышит тот кого я так долго и так безответно люблю.

в этом апреле тебе - с ума сойти - двадцать пять (уже! так быстро!). а я помню еще твои девятнадцать.

это не важно. если бы меня спросили, то я бы ответила, что это не важно
на вопрос о том, как можно любить долгое время человека, не зная, как он выглядит, более того, даже не желая узнать.
именно тогда я отвечаю - потому что это не важно.
когда у тебя вся жизнь сосредоточена не в физиологических потребностях, а в чужих словах, ловко собранных в рассказы, когда единственное более-менее осмысленное желание заключается в "услышать голос", "поговорить", "потрогать пальцы", когда тебе всего шестнадцать, и ты полыхаешь, чуть ли не искришь.
когда читаешь истории, живешь в них, тонешь, проживаешь чужие жизни, и из-за этого кажется, что твоя собственная жизнь это вечность, а вечность это совокупность жизней тех людей, которые рождаются и умирают на страницах, хоть еще не закончился день, но одновременно живут вечно в твоей голове, в твоем рту, потому что ты говоришь о них или думаешь перманентно.
я, наверно, сейчас несвязно выражаюсь. но, богом клянусь, я практически не слежу за пунктуацией, у меня буквы в словах путаются местами, кажется. я на монитор не смотрю, а только на клавиатуру, на свои пальцы, меня лавиной воспоминаний накрывает так сильно, что останавливаться и дышать просто нет времени, меня кроет, я живу на одном вдохе сейчас.
скатываюсь по изгибу твоего нижнего века и падаю в носогубную складку, чтоб навсегда там остаться.

Как только что-то случается, мне хочется убежать, зарыться, спрятаться в скорлупу.
Закрыть все окна, задернуть шторы, захлопнуть двери, спрятаться от внешнего мира, попытаться спрятаться и от себя.
Выбросить из головы все, что тревожит, найти песню, которую можно крутить на повторе, бессмысленно перелистывать книжные страницы или крутить новостную ленту вк, не отвечать на сообщения, игнорировать звонки. А потом неожиданно сорваться с места, стремительно одеться, выйти на улицу - в эту стужу, пробирающую до костей, твёрдо решить пойти в магазин, но дойти до угла, обернуться, увидеть окна квартиры, почувствать невыносимую смертельную тоску и вернуться, покидать вещи прямо в коридоре, завернуться в кокон из пледа, не думать. Запретить себе думать. Зажать уши ладонями и зажмурить глаза, свернуться в клубок, словно болит живот. Сердце надо лечить только сердцем, да?
Чем лечиться, если ничего, кроме немытой посуды и потекшей батареи, нет?
Мне почти без одного дня двадцать, представляете? Мне недавно было тринадцать, я ходила в школу и совсем ни о чем не думала. А теперь мне двадцать и как-то все кардинально меняется последние годы. Тут неожиданно учиться хорошо надо, чтоб не просто стипендия, а повышка, успевать в спорт зал по вечерам ходить, а ведь ещё и учиться надо, да и курсы эти дополнительные, саморазвитие, все дела, подсчёт калорий и правильное питание, которое я в гробу видела, про работу вообще молчу, некогда мне работать, только если ночью, но ночью я лежу в кровати и вижу безрадостные сны, в которых граница между выдумкой и реальностью стирается. И вот мне опять пятнадцать, лес, камень-плита и интернат, помнишь? Ты же помнишь, что я потеряла в свои пятнадцать? Своё сердце.
И та фотография 1951 года, и что же мне делать, я кажется не хочу взрослеть.

Всё же эта история так и просит, чтобы ее хорошенько прописали, выверяя и сравнивая с действительностью. ( что у меня никогда не получится, потому что система у меня есть только в универских тетрадках - упорядоченный хаос)
Нужно начать с самого начала и пройти этот путь еще раз хотя бы кратко, даже если эта история и будет изуродована словами, а она будет.
Здесь противоречие. С одной стороны истории нужны для того, чтобы их рассказывать, с другой на словах получается все не так как было. А было это не так давно, если смотреть с вашей стороны, и очень давно, если видеть моими глазами и чувствовать моим сердцем.
В мои нежные шестнадцать лет.
Хорошее было время, я был влюблен, ой как влюблен. Никогда раньше я так сильно не хотел быть собой, хоть я тогда и думал, что чувствовал бы себя увереннее, если бы меня прописала чужая рука, если бы я родился из под чужого пера, если бы я был плодом чьей-то фантазии.
Я был комнатой с потенциалом.
Нужен был импульс, чтобы проснуться и начать исследовать себя, мир вокруг, но главное себя.
Стучать сначала и выламывать после ломом двери, которые не поддавались.
И вот я проснулся.
Но история началась еще раньше, когда я сидел на кровати, и девочка четырнадцати лет передо мной сказала, что у меня глаза потерявшегося щенка, я - ее ровесник- хотел объяснить, что это маска, за которой я прячу волчью морду, и что иногда я бываю оборотнем - брожу ночами, краду чужие сны, прячусь в темных углах, крадусь вдоль стены, и что это все метафоры, и что каждый человек глядит в другого, как в зеркало - видит свои недостатки, но не подмечает их, абсолютно бессознательный процесс. Что она могла знать обо мне? Я молчал. Она писала отвратительно аккуратным ровным почерком слова, которые спустя пару дней я вбил в поиск. Уже и не помню, как наткнулся на тебя. Назовем это судьбой. Мне было суждено оказаться на том диване, получить листок с названиями, суждено было найти тебя из тысячи других, именно тебя, не написанного на листе. Фатум. Баста. Следующий абзац.

Я так долго шел вслепую, не зная, что именно меня ждет впереди, и конечная точка была лучше всех моих фантазий. Что нового можно сказать человеку, который не оставляет никого равнодушным и который, как огромная мама птица с птенцами под крылом, каждый из которых хочет получить чуть больше любви, чем остальные? Поэтому я молчал несколько лет.

Слова рвут тебя изнутри на части, поэтому ты лихорадочно строчишь по диагонали вверх, к чёрту строчки и знаки препинания. Пишешь, чтобы выбросить или спрятать в стол. Это то же самое, что и писать любовные письма тому, кто никогда их не прочтет. Никогда значит никогда, никаких отклонений от курса.

Тогда я даже не видел тебя, не представлял какого цвета твои волосы, глаза и много чего другого, о чем так любят писать в книгах. Но одно я знал точно - мне понравится все, что угодно, если это будет принадлежать тебе. И понравилось же. Даже твой бесполый голос.

От любви должно сносить крышу, поэтому я выбросил все карты и взял курс на Луну.

А сейчас трепет сгорел, осталась зола, над которой я ношусь, как сумасшедший, надеясь, что когда-нибудь все снова вспыхнет, и все будет как раньше. Как раньше ничего никогда не бывает. Невозможно войти в одну и ту же реку дважды.
Время идет.
Начинать заново страшно.

Вопрос: зачем пытаться что-то сделать, зачем из кожи вон лезть ради чего-то/кого-то, если твои благородные порывы не оценят?
Да к чёрту порывы, твои поступки не вызывают в чужом сердце отклика.
Я говорю так много слов, они безусловно доставляют тебе, но стоит встать и уйти, как ты мгновенно забываешь, переключаешься с меня на другие мысли. Это не значит, что ты плохой, не значит, что неблагодарный. Я бы сказал, что ты нормальный настолько, насколько вообще можешь быть нормальным, учитывая все негативное, что действовало на тебя когда-то. Вежливость - это не отклик, вежливость - это просто не отвернуться. От тебя не отвернулись, молчаливо разрешили говорить, даже услышали - вежливость. А помощь - это уже на ступеньку выше, это совсем другой уровень. Он не для меня.
Ты позволил мне говорить, а я решил для себя, что твое бездонное безразличие, спрятанное под маской вежливости, не оскорбляет меня.
Но оно оскорбляет. А мне даже обвинить тебя не в чем. Тут уж решай для себя сам: насколько сильно ты хочешь существовать в чужой жизни, готов ли ты терпеть?
В конце задай себе вопрос: а стоит ли это того? Стоит ли этот человек того? Зачем он вообще нужен?
Как-то так получилось, что мой кумир встал со мной на одну ступень, точнее я так сильно стремился к нему, что догнал. И теперь сам готов ждать кого-то, кто захочет догнать меня. У меня есть свой корабль, где я капитан. В какой момент произошел этот разлом, когда что-то вытолкнуло меня с твоей палубы?
И почему это произошло? В прошлом твои стены грели, но теперь я думаю о них и начинаю ненавидеть себя, но себя ненавидеть я не люблю, поэтому ненавижу тебя.

Чужая рука, которая одним росчерком могла создать мир, а другим - уничтожить. Раньше ты бы никогда не бросил писать. Отобрали бы правую руку - писал бы левой. Забрали бы левую - держал бы карандаш в зубах. Времени нет - это не причина, а оправдание. Оправдание - одна из самых мерзких вещей в мире.

Я беру тебя, твои миры и тот особняк на холме и кладу в толстую энциклопедию, где храню высушенные осенние листья и цветы.

Это так странно - возвращаться. Мне казалось, я всегда буду готов к тебе вернуться; каким бы безумным этот мир не стал, я всё равно вернусь; всем назло; или хотя бы, чтобы сказать 'привет. прошел еще один год'.
Но бывает я думаю о тебе всерьез, отбрасывая прошлое.

Мое отношение, мое отношение… Если подумать, то это словно мой корабль поглотил шторм, я один выживший, и вот дрейфую в океане, а ты моя лодка. Иногда мне хочется, чтобы тебя не было, и я бы умер поскорее, но только мысль о том, что ты можешь исчезнуть, пугает меня сильнее самой смерти.
Это пограничное состояние в моей душе, которое иногда разрывает меня, что я предпочитаю не думать, закрыть глаза и представить, что ты аксиома. Ты - это будто я после решенной задачи по геометрии написал ч.т.д. Или исписал все стены какой-то константой. Наставил точек. И ни одной запятой. Запятые - обманщики, а мы не признаем ложь.
И, чёрт возьми, я все время об этом думаю. Ты Лось, а я Слепой. Когда-то давно ты словил мою душу и нечего тут больше писать.

признаваться в любви проще, чем все думают. мое признание тебе - это молитва Богу. моя любовь - очищенная субстанция, лишенная каких бы то ни было побочных фармакологических эффектов: ревности, жадности, недоверия.
можно просто любить человека сквозь время, одевая свою любовь по погоде и времени года. видеть чье-то отражение в других людях, как будто сравнивая по трафарету. собирать по частям, словно щепетильный педант коллекционер с очками в золоченой оправе на тонком остром носу.
эта любовь - основа, основание, исходная точка.
я застрял в 2011, но мое прошлое это не застывший снимок, выцветающий на свету.
прошлое - это ощущение, осязание, тактильное чувство.
это мгновения-нити, плетущиеся самостоятельно по полотну в причудливый узор, и мои глаза, неуспевающие улавливать изменения, музыка Моцарта на повторе, скачущие по стенам солнечные зайчики - посланники весны. я столько всего могу показать словами, дать почувствовать.
Я умею мгновения передавать рассказами, которые рождаются из ничего, чтобы потом в ничто обратиться. По сути я торгаш словами и стоять бы мне на каком-то несуществующем рынке в какой-то несуществующей книжной стране, где я бы продавал закупоренные в фляги слова, лечащие не тела, но души.

"Два мира: плотский и духовный
Во всех явленьях бытия
Нами разлучены условно —
Как неразлучные друзья.
На свете нету впечатленья,
Что тело знало бы одно,
Как все в природе, чувство зренья
Не только в нем заключено.

И прежде, чем открыть для света
Мирские, смертные глаза,
Нам нужно, чтобы чувство это
Познать сумела и душа.

Когда появится сознанье
Великой истины в уме,
Тогда возможно, властитель мощный,
Да, тогда возможно, что желанье
Пробудит свет в телесной тьме."